В марте 2022 года мы делали публикацию «Убийство в больницах и ковид-центрах» на основе рассказов, которые присылали нам в редакцию. Сегодня, в связи с вновь нагнетаемой волной «пандемии», мы решили опубликовать другие материалы об истинных причинах смертей от модной болезни и странностях, которые эти смерти окружали. В этом материале используются данные расследования «Новых Известий» Ирины Мишиной вместе с Александром Северским, Президентом Лиги защиты пациентов.
«Число смертей от ковида в России выросло за месяц в три раза. В ближайшее время оно может вырасти еще в два раза» сообщал директор НИЦ Гамалеи Александр Гинцбург в сентябре 2022 года. Оптимизировали медицину до здравозахоронения, отменили плановую медпомощь, прокололи отсроченной генно-инженерной эвтаназией — и продолжают гнуть прежнюю линию, что смертность якобы «от ковида»: «по смертности от коронавируса Россия на одном из первых мест в мире. «За каждой такой смертью стоит человеческая трагедия. Об одной из них в расследовании «Новых Известий».
Галина Георгиевна Миркушова почувствовала себя плохо в июле 2022 года. 16-и летний внук, который был с ней дома, вызвал Скорую. Кардиограмма показала инфаркт. Через 2 недели она умерла по совершенно другой причине.
С инфарктом надо было срочно ехать в больницу. Сын был в командировке, сестра на отдыхе, поэтому в качестве контактного лица вписали соседку Елену, которая оказалась дома. В кардиореанимации 79-й ГКБ им. Юдина, куда привезли Галину Георгиевну, она лечилась недолго. Через два дня, не оповестив родных пациентки, ее перевезли в ГКБ №70 и поместили там в красную зону, мотивировав это одним словом: ковид. Там у нее отобрали телефон, связь с родственниками — только через врача. Через неделю, 7 августа, Галина Георгиевна умерла. В свидетельстве о смерти написали: «Болезнь сердца легочная уточненная, ишемия церебральная хроническая, Covid-19».
«Поразило то, что нас, родных мамы, практически изолировали от всей информации, связанной с ее состоянием и лечением. Ее сестра Татьяна и я, мы оставили в 79-й больнице, куда ее привезли изначально, свои телефоны, но с нами так никто и не связался, хотя это было бы логично: маме в этом году должно было исполниться 80 лет, и она была в тяжелом состоянии: инфаркт. Перед тем, как ее увезли в больницу, никаких признаков ковида у нее не было – ни потери осязания или обоняния, ни насморка, ни кашля, ни одышки, ни температуры. Все экспресс-тесты на ковид были отрицательными. Она позвонила нам, когда ее перевозили. Бодрым голосом сказала, что ее «куда-то везут», но все хорошо, самочувствие нормальное. В 70-й больнице, куда ее перевезли, всем родственниками почему-то говорили одно и то же: «Состояние тяжелое. Пациент не борется». Какой борьбы хотели врачи от 80-и летней женщины с инфарктом? Насторожило и то, что у нее внезапно определили 97% поражения легких. Да, мама курила, но это никогда не мешало ей в жизни. Вопросов осталось много, и ни на один врачи до сих пор не дают ответов», — рассказывает сын Галины Георгиевны, Максим Новиковский.
Поразила родственников Галины Георгиевны и коммерциализация всего, что связано со смертью от ковида. «Прямо в больнице ко мне подошел агент с вопросом: «Как хоронить будете?». Заключение о смерти мне выдали в похоронном бюро при больнице. Прайс похорон – от 150 тыс. рублей. Плюс отпевание 8.500 рублей тут же, в храме при больнице. Отпевают каждый час, одного за другим, какой-то зловещий поток. При этом, хотя из всех утюгов трубят о противоэпидемических мерах, покойников, умерших от ковида, везут прямо по больничной территории, не укрытых», — рассказывает Максим Новиковский. Придя в себя после похорон и траурных мероприятий, родственники Галины Георгиевны задались вопросом : «Правильно ли было перевозить из реанимации тяжело больного в другую больницу, где она оказалась в общей палате? Почему врачи не связались с родными при переводе женщины в другой стационар? И главное: был ли у нее на самом деле коронавирус?».
Экономика ковида
Случай с Галиной Георгиевной не единичный. «Знаете ли вы, что в Москве больницы получают за одного ковид-пациента по 200 тысяч рублей? Поэтому главврачам выгодно набрать простуженных граждан, записать всех в коронавирусные больные и получить побольше денег из фонда ОМС. Это не то, что гастритчики или народ с переломами ног-рук — их-то болячки намного дешевле, лечить невыгодно. Потому везде и переоборудуют побольше коек под ковид. Такое глубокомысленное сообщение сейчас гуляет по соцсетям», — иронизируют СМИ.
На самом деле тут не до иронии. «Случай с пациенткой, которую начали лечить от инфаркта, а закончили лечением от ковида с летальным исходом, не единичный. Пациенты, которые попадают в стационар с какой-либо болезнью, нередко рассказывают: «Просыпаемся утром, а палата пустая: всех отправили в ковидное отделение». И во всех случаях трудно сказать, в чем причина: экономический интерес или коронавирус. Напомню, сейчас лечение одного коронавирусного больного щедро оплачивается из бюджета – от 180 тысяч до 1 миллиона рублей в зависимости от тяжести заболевания», — рассказал «НИ» руководитель Лиги защиты пациентов Александр Саверский.
«Мы обратились в отделение кардиореанимации ГКБ №79, куда была доставлена Галина Георгиевна и попросили конкретизировать, на каком основании, кем было принято решение о переводе больной с инфарктом в красную зону без предупреждения ее ближайших родственников. Нам ответили односложно: «Основанием был ПЦР. Родственников предупреждать не обязаны. В истории болезни было указано контактное лицо «Елена». Только ей можем давать информацию, больше никому». И тут уже у нас начали возникать закономерные вопросы. Прежде всего, как можно поставить диагноз на основании одного только ПЦР, хотя известно, что достоверность этого анализа далеко не 100%. «Диагноз Covid-19 ставится не только по ПЦР, но и по всей клинической картине. Надо смотреть эпидемиологию, КТ, клиническую общую картину.»
«Если человек в сознании и адекватен, могут и не извещать родственников, это на усмотрение медучреждения. Перевозить больного с инфарктом должна специальная бригада кардиореанимации», — сообщил «НИ» доктор медицинских наук, профессор Николай Малышев. «Разумеется, бывают и ошибочные ПЦР-тесты. Но если у человека выявлен ковид, его не имеют права держать в общей палате, на общих основаниях. При этом могу согласиться с тем, что опасность коронавируса преувеличена. Но такие правила. Если больница многопрофильная, а 70-я многопрофильная, туда могли перевести больного с инфарктом. Почему не известили родственников? Сейчас, мне кажется, не обязаны.»
“В красной зоне как правило телефоны отбирают, это так», — сообщил «НИ» врач Скорой помощи Сергей Сенчуков.
Был отправлен запрос в 70-ю ГКБ, куда была перевезена из кардиореанимации Галина Георгиевна, с просьбой пояснить, содержалась ли пациентка с инфарктом в красной зоне вместе с другими больными ковидом или в отдельной палате, как ее лечили от основного заболевания – инфаркта миокарда. На момент публикации ответ не был получен.
Красная зона: концентрация вируса и тайн
Закрытость медицинских учреждений, лечащих ковид, давно вызывает вопросы. Почему, например, в красной зоне непременно надо изымать у пациента телефон? Почему родственникам не дозвониться до врача, а если дозваниваешься, слышишь односложные ответы? Правильно ли это? Согласно федеральному закону 323-ФЗ медицинские учреждения обязаны информировать родственников о состоянии здоровья больного.
К примеру, Ст. 22, п 4 ФЗ-323 гласит : «Пациент либо его законный представитель имеет право непосредственно знакомиться с медицинской документацией, отражающей состояние его здоровья, и получать на основании такой документации консультации у других специалистов. Супруг (супруга), близкие родственники (дети, родители, родные братья и родные сестры, внуки, дедушки, бабушки), либо иные лица, указанные пациентом или его законным представителем в письменном согласии на разглашение сведений, составляющих врачебную тайну … имеют право непосредственно знакомиться с медицинской документацией пациента, в том числе после его смерти».
Но, как выяснилось, в ГКБ №79, где Галине Георгиевне поставили ковид, не удосужилась проинформировать о переводе пациентки с инфарктом в другую больницу и другое отделение даже ее соседку, телефон которой был указан при госпитализации в медкарте. О чем эта самая соседка нам и поведала. Уж не говоря о сестре и сыне пациентки, которые за 2 дня оборвали все телефоны кардиореанимации, оставили свои контакты и просили их информировать об изменении в состоянии здоровья больной.
«На самом деле «красные зоны» только увеличивают концентрацию вируса и соответственно вирусную нагрузку на человека. К тому же поместить больного с инфарктом, из кардиореанимации, в условия, где такой реанимации нет, шаг более, чем спорный. Родных о переводе пациентки в другую больницу не проинформировали, однако, был прецедент, когда Конституционный суд обязал знакомить родственников с медицинской документацией. И это было внесено в правовые акты. Правительству было указано на недопустимость сокрытия информации. К тому же не стоит забывать статью 140 Уголовного кодекса о неправомерном отказе должностного лица в предоставлении собранных документов и материалов, непосредственно затрагивающих права и свободы гражданина. Насильно помещать в стационар или перемещать из него без согласия пациента невозможно. Уверен, что перемещение больного с тяжелым кардиологическим диагнозом из реанимации в красную зону не могло не привести к ухудшению самочувствия и привести к печальному исходу», — считает руководитель Лиги защиты пациентов Александр Саверский.
В ответ на публикацию «Код смерти: от чего больные коронавирусом умирают в «красных зонах» (автор Ирина Мишина) Департамент здравоохранения Москвы прислал решительное опровержение. По печальному стечению обстоятельств, хоть какая-то информация о болезни и смерти Галины Георгиевны Миркушовой стала доступна ее родственникам только после ответа Департамента здравоохранения на эту статью. Правда, факты, изложенные ДЗМ, стали для родных покойной открытием. (Документ предоставлен родственниками Галины Георгиевны Миркушовой. ) В «официальном опровержении» департамента здравоохранения говорится:
1.«Информация о том, что пациентку госпитализировали с инфарктом, не соответствует действительности. При поступлении в реанимационное отделение ГКБ им. С.С. Юдина пациентке провели углубленное обследование, диагноз «инфаркт» был исключён. Женщине была проведена комплексная терапия в соответствии с имеющимися диагнозами, в том числе хроническими, при поступлении взят анализ на коронавирусную инфекцию методом ПЦР. При получении положительного результата на COVID-19 пациентка была переведена в профильную больницу в отделение реанимации». Максим Миркушов, сын покойной Галины Георгиевны Миркушовой: «Когда маме вызвали Скорую, врачи сразу сказали, что это инфаркт. После ее госпитализации в ГКБ №79 мне по телефону сообщили: «Состояние тяжелое, инфаркт». Ни о каком другом диагнозе речь не шла. И в реанимацию маму поместили, со слов врачей, с инфарктом. Собственно, в Заключении о смерти среди причин указано: «Болезнь сердца легочная уточненная». Значит, проблемы с сердцем все-таки имели место. Да, мама всю жизнь курила, и как у всякого курильщика, у нее могли быть проблемы и с легкими. Но ни о каком коронавирусе речи не было. Мама не могла заразиться, она все время находилась дома, никуда не выходила. Продукты ей привозили и приносили. Все экспресс-тесты на коронавирус, которые маме делали до госпитализации, были отрицательными. Никаких других признаков коронавируса – температуры, кашля, одышки, потери вкуса и обоняния у нее не было». Татьяна Ищенко, сестра покойной Галины Миркушовой: «Вызывает вопросы и такой факт. Сестра позвонила мне накануне перевозки в другую больницу. Она говорила бодрым голосом, ни на что не жаловалась. А сразу после ее перевозки в ГКБ №70 нам сообщат, что у нее 97% поражения легких. Как такое могло быть? При таком серьезном поражении легких человек, мне кажется, вообще не может говорить. Я помню очень хорошо наш последний разговор. Сестра сказала мне, что ее «куда-то везут». Я поинтересовалась, куда. Она ответила: «Не знаю». Про то, что ей поставили «ковид», Галина ничего не сказала».
2. «Подчеркиваем, что пациентка была проинформирована о переводе, возражений с ее стороны не было. Транспортировка осуществлялась в соответствии с тяжестью состояния пациента. По данным больницы, информация о переводе была предоставлена контактному лицу, указанному в медицинской документации при поступлении». Максим Миркушов, сын покойной Галины Миркушовой: «О перевозке мамы в другую больницу нас, родственников, со стороны медучреждений никто не проинформировал. Мы узнали об этом потому, что взволнованная мама позвонила своей сестре и сообщила об этом. Еще мама в своем последнем звонке сообщила, что ей сделали прокол легкого. Зачем? Почему? Ни ей, ни нам никто этого не объяснил. Мама была в здравом уме. Но согласитесь: тяжело больной человек в 80 лет, не разбирающийся в медицине, не может принять адекватное решение. Повторяю, ни мне, ни маминой сестре – ее ближайшим родственникам никто ничего не сообщал. О ее госпитализации знала соседка, телефон которой записали врачи Скорой. Но эта соседка тоже клянется, что ей никто не звонил и не ставил в известность о переводе мамы в другую больницу и причинах этого перевода».
3. Департамент здравоохранения Москвы: «Абсолютно ложной является информация о том, что в московских стационарах врачи отбирают у пациентов телефоны. В некоторых случаях телефон может быть временно передан на хранение, так как пациенты, находящиеся на интенсивной терапии, в связи со спецификой своего состояния физически не могут им пользоваться. Кроме того, сигнал мобильного телефона может мешать работе медицинского оборудования. В ГКБ им. Е.О. Мухина пациентка находилась в отделении реанимации, ее мобильный телефон по согласованию с ней находился на временном хранении у медицинского персонала. Родственники могут позвонить по телефону справочной службы больницы и узнать состояние пациента». Вот как с этим быть? С одной стороны, мы якобы даем ложное утверждение, что телефон у Галины Георгиевны отобрали, а с другой стороны департамент здравоохранения подтверждает, что телефоны могут быть изъяты. То есть изъять телефон у больного для связи с родственниками могут, но говорить об этом нельзя? Татьяна Ищенко, родная сестра покойной Галины Миркушовой: «Когда Галина мне звонила в последний раз, долго разговаривать нам не дали. Она сказала, что у нее отбирают телефон. Это было еще в ГКБ №79, когда она собирала вещи перед перевозкой в ГКБ №70». Максим Миркушов, сын покойной: «Когда я забирал мамин паспорт после ее смерти, мне выдали ее разряженный телефон. Это говорит о том, что телефоном она долгое время не пользовалась. Конечно, у нее было, вероятно, тяжелое состояние. Но тот факт, что у нее забрали телефон, очевиден. Дозвониться до врача было практически невыполнимой миссией. Когда я дозванивался, мне говорили одно и то же: «Состояние тяжелое, она не борется». На этом «информирование» заканчивалось. Мы в семье были в полной уверенности, что маму лечат от инфаркта, потому что родственникам ее диагноз озвучен не был. О том, что она в «красной зоне» мы узнали от врачей лишь за 2 дня до ее смерти, когда приехали передавать ей необходимые вещи».
4. Департамент здравоохранения в своем «официальном опровержении» утверждает: «Сотрудники в морге и при перевозке тел используют средства индивидуально защиты. Выдача тела происходит с соблюдением всех мер противоэпидемиологической безопасности». Максим Миркушов, сын покойной: «Выдали нам тело в морге больницы в открытом гробу, и хоронили мы маму тоже в открытом гробу, отпевание было в часовне при больнице тоже с открытым гробом. Как известно, больных ковидом родственникам не позволяют хоронить в открытом гробу. Так было заведено с начала пандемии, об этом много говорили и писали. Отсюда вопрос: а был ли у мамы ковид?».
5. По поводу похорон, или ритуальных услуг департамент здравоохранения сообщает: «В патологоанатомических отделениях московских больниц всем без исключения предоставляется исчерпывающий перечень обязательных (бесплатных) ритуальных услуг морга: туалет (обмывание), одевание, укладывание в гроб, вынос гроба с телом покойного в траурный зал для выдачи родственникам или уполномоченным ими лицам. Дополнительные ритуальные услуги, которые являются платными, могут быть заказаны родственниками умершего по своему желанию и не являются обязательными». Максим Миркушов, сын покойной: «Начну с вопиющего факта. Тело мамы и Свидетельство о смерти мне выдали только после того, как я оплатил все ритуальные услуги. А это в общей сложности около 150 тысяч рублей, не считая отпевания. Похоронами занимается Бюро ритуальных услуг, которое арендует помещение на территории больницы. Когда я приехал в больницу после сообщения о ее смерти, чтобы получить ее паспорт, ко мне сразу подошел «похоронный агент» и показал прайс на ритуальные услуги. Я удивился внушительной сумме, но мне сказали, что я могу получить скидку в районном отделе социальной защиты населения. Потратив несколько дней и собрав огромное количество справок, я пришел в этот отдел. Там мне сделали скидку на 19 тысяч рублей. Могу сделать предположение, что бизнес на смерти в больницах все же имеет место, поскольку больница сдает «ритуальщикам» помещение в аренду. Ритуальные услуги в ГКБ им. Мухина и агенты сидят прямо в одном кабинете вместе с выдачей справок о смерти. Это прямо в здании больницы. Церковь, где не бесплатно отпевают умерших, тоже на территории больницы. Можно сделать предположение: чем больше похорон, тем доход у них выше».
Все эти проблемы очевидны уже не только родственникам умерших, но и экспертам. Александр Саверский, юрист, эксперт РАН по праву на охрану здоровья и медицинской помощи, руководитель Лиги защиты пациентов: «Эта история показывает очевидный информационный разрыв между официальным органом в лице департамента здравоохранения Москвы и родственниками, непосредственными свидетелями и участниками этого трагического случая. Все, что говорят близкие умершей, я подтверждаю. Аналогичная информация поступает постоянно. И это ставит одну немаловажную проблему – ухода за больными в «красных зонах». Врачи говорят, что выздоровление больного на 50% зависит от ухода. А кто, собственно, ухаживает за ними в «красной зоне»? Медсестер, как известно, не хватает. А ведь в больницах есть соответствующий стандарт по уходу. Например, для предотвращения пролежней больного надо переворачивать каждые 2 часа. Кто этим будет заниматься, если на этаже по 50 больных и больше? В результате в пандемию родственники не смогли нанимать сиделок, чтобы за их больными родственниками был хотя бы какой-то уход: к ним не было доступа. Также родственники часто не могут дозвониться до врачей и узнать, что происходит с больным. И давайте задумаемся, не потому ли мы получили такие страшные цифры смертности от ковида, что за людьми попросту некому ухаживать? В апреле 2020 года я передал в правительство предложение от одной израильской компании. Речь шла о ноу-хау: надевать на руку больного чип, который будет передавать на сервер 12 показателей, в том числе сатурацию, пульс, температуру. Это сделало бы информацию о состоянии больного более прозрачной. Но мне ответили, что все это необходимо регистрировать в течение года. И лучше оставить «красные зоны». Для кого лучше?! Сейчас уже можно сделать вывод: коммуникационно государство при пандемии сыграло против себя».
Источник: 1) https://newizv.ru/news/2022-09-08/kod-smerti-ot-chego-bolnye-koronavirusom-umirayut-v-krasnyh-zonah-365090
